Говорят, если забраться высоко-высоко, то можно достать кончиками пальцев до облаков...
УБИЙЦА
жанр: фентези, хоррор
статус: в процессе
Аннотация: История обычной девочки, из которой люди сотворили монстра... Убийцу, что скрывается среди людей. Маски ее идеальны... Оглянитесь, быть может она рядом с вами?
Часто I. Первый и единственный шаг
- Мам, я не хочу туда идти!!
Я пыталась вырвать руку из ладони матери, кричала как резаная, надеясь, что мама не захочет больше привлекать лишнего внимания мимо проходящих, плюнет на все, и, хоть со скандалом, хоть с последующим избиением ремнем и стоянием в углу, уйдет от этих высоких железных ворот, покрытых потрескавшейся на жаре серо-зеленой краской, и уведет меня.
- Пожалуйста, мама!!
Она с силой дернула мою руку и с разъяренным видом все же втащила меня через открытую какой-то «заботливой» теткой с понимающим лицом, просто взбесившим меня, калитку. А потом она резко развернула меня к себе, наклонилась, посмотрела этими злыми, такими страшными глазами.
- Ты будешь ходить сюда нравится тебе или нет. Я так сказала. А теперь жди меня здесь пока я буду договариваться с заведующей, и только посмей сбежать! – прошипела она и, развернувшись, быстро пошла к большому бежевому зданию. Я проследила как она скрывается за дверью, в отчаянной надежде, что она передумает… но этого не случилось.
Игравшие рядом на баскетбольной площадке мальчишки с откровенным любопытством наблюдали все это время за этой сценой, даже играть перестали. Они смотрели на меня с этими ухмылочками… мерзкими, злыми ухмылками. Им так нравилось смотреть как я с остервенением стираю рукавом слезы, нравилось видеть мою слабость. Всем… всем им нравится…
Я отвернулась, уставилась в одну точку, и через какое-то время затихли пацанячьи смешки и звонко запел коричневый баскетбольный мяч. Я старалась успокоиться, чтобы перестали дрожать плечи в тщетно сдерживаемых рыданиях, и не текли слезы.
Я просто почувствовала на себе тяжелый взгляд мамы… и еще один. Не хотелось совершенно поднимать глаза. На сандалии, на которые я смотрела опустив голову, легла тень подошедших взрослых. На плечо опустилась тяжелая, такая знакомая рука.
Все уже решила за меня, да?
- Вот, это Ветта. Она немного стеснительная, не обращайте внимания, - приятным мелодичным голосом пропела мама, больно стискивая мое плечо. Как всегда, она так заботилась о впечатлении, которое она производит на других людей. А плечо она мое давила, говоря: «Не смей выставлять меня дурой, молчи!»
- Ну ничего, здесь ребята хорошие, добрые, через пару деньков подружится, и стеснительность глупая пропадет! – прогудела женщина, сюда по близости раздающегося голоса, стоявшая рядом с мамой.
- Тогда оставляю ее на вас, - мама грубо подтолкнула меня вперед. – Заберу ее вечером.
Скрипнула калитка.
Ушла.
Оставила меня одну.
Чтобы только не мешалась.
Ладонь грубо схватили потные, скользкие пальцы. Такие противные!
- Ну, Веточка, пойдем к ребятам.
Я подняла голову и столкнулась с холодным и предупреждающим маминым взглядом. Дорога на ее работу как раз проходила вдоль стадиона, огорожденного высоким железным забором.
Я хотела вырвать руку до того, как столкнулась с этим взглядом, а после… Смирилась и послушно пошла следом за женщиной, опустив глаза и заметив как вспыхнули довольством мамины глаза.
Меня подвели к ряду скамеек, где уже расселись девчонки и мальчишки, по виду мои ровесники, восемь-девять лет. Они весело смеялись, болтали друг с другом, словно были друзьями… Места для меня не было. Лишняя. Я растерянно оглядывалась. Женщина исчезла. А нет, есть место… на самом краю скамейки, сантиметров десять, не более. Я осторожно, стараясь не задеть сидящую девочку, присела, вздрагивая, когда ее локти толками меня в руки, бока и плечи. Было очень неудобно сидеть, но что я могла делать? Я же трусиха… не смогу, не найду сил заговорить с посторонним, буду лучше терпеть все неудобства, но не заговорю.
Опять захотелось заплакать.
- Так, ребята, а теперь будет делить вас на группы! – от громких хлопков я вздрогнула всем телом и быстро подняла голову на источник этого звука. Молодая женщина, выглядящая так… спортивно, уперев руки в бока, веселым и таким теплым взглядом осматривала группу детей.
Все мгновенно притихли, и как я смотрели на нее.
Добрая… наверное, она такая добрая… Почему моя мама не может быть такой?
За этой женщиной стояли два парня и три девушки. Совсем взрослые. Хотела бы и я быть такой. Они наперебой подзывали детей к себе.
… Скамейки стремительно пустели. Я завистливо провожала взглядом тех, кого уже «выбрали» и замирала с стремительной, но быстро угасающей радости, когда кто-то выкрикивал: «С хвостиком… Кареглазая… В синей футболке…» и когда видела, как вскакивает совершенно другая.. другой… не меня они имели ввиду.
Почему... почему не я? Чем я их хуже?? Что во мне такого мерзкого, отчего, когда я умоляюще вглядываюсь в глаза выкрикивающих, они морщатся и отворачиваются??
… Осталось только двое.
Такая страшная, с железками в зубах девчонка и я.
Вызвали ее.
Осталась одна… опять… как всегда. На что я надеялась? Почему думала, что сейчас будет не так, как обычно происходит?
Они молчали. Никто не хотел брать меня в свою группу. Я едва сдерживала такие едкие слезы, застрявшие комком в горле и мешающие вздохнуть? Я боялась даже пошевелиться, потому что знала – одно движение, одно лишь маленькое движение, и я позорно расплачусь на глазах сотен человек… безразличный, но наслаждающихся в такие моменты чужих слабостей чувством превосходства.
Перестаньте смотреть на меня! Пожалуйста… забудьте, что я есть… Я уже больше ни о чем не прошу, просто забудьте, сделайте вид, что не видите…
- Кто-нибудь возьмет ее к себе? – Напряженно спросила та спортивная женщина, я узнала ее голос.
Нет! Не плакать, не плакать, не сметь перед ними плакать!!!
- Эй, малышка, давай уж к нам! – вдруг крикнул один из парней, и у меня отчаянно застучало испуганное сердце. Но я была так… рада…
Я вскочила, даже позабыв о душащих слезах, но как-то позабыла, что заткнула носочки босоножек за нижнюю планку скамейки, и со вскриком рухнула на землю. Коленкам стало нестерпимо жарко и больно, в ладони впились мелкие камушки. И со всех сторон посыпались смешки. Они ранили… как будто в меня кидали острые камни.
Я неловко поднялась, чуть опять не упав от острой боли в обоих коленях, и подошла к группке ребят и тому парню, что позвал меня. Мне было так больно и стыдно… Я остановилась от ребят в двух шагах.
Не хочу подходить ближе!! Зачем? Чтобы они вдоволь попинали меня? Чтобы слушать как они обсуждают меня?? Не хочу… боюсь!
Лучше бы меня не звали!
Но тут чьи-то уверенные руки легли на плечи, меня дернуло в сторону толпы… но не было ни тычков, ни шепотков. Меня крепко прижали к чему-то теплому… так… вкусно пахнушему... А еще он пах уверенностью. Обняли? Я неуверенно подняла голову и столкнулась с ободряющим, таким лукавым взглядом того взрослого парня. Он улыбнулся и подмигнул, и стразу стало как-то... легче и спокойней?
***
- Итак, ребята, это вам не какой-нибудь лагерек в ДЮЦе или в школе, наш лагерь спортивный! Вы прекрасно знали, куда идете, поэтому чтоб я не слышал ни жалоб, что якобы что-то болит, что устали, что не можете, и так далее. Или делаете что скажу или вон, пожалуйста, выход там! Ладно, ладно, попугал и хватит. Я вообще-то добрый, - наш вожатый, попросивший называть себя Сергеем Васильевичем, что вызвало волну хихиканий, почесал переносицу. – В общем, сейчас быстренько строимся и гуськом идет во-о-он к той доске у стенки, и знакомимся с расписанием. Давайте, давайте, в темпе!
Я встала в самом конце, упорно не поднимая взгляд и рассматривая раскрашенный досчатый пол в спортивном зале и чужую обувь. Дождавшись, когда отхлынет толпа от той доски, тоже подошла. Увиденное привело меня в леденящий ужас. Пробежки, подтягивания, отжимания, опять пробежки – до обеда, потом два часа «отдыха»: игра в мяч, шахматы или теннис, и вновь пробежки и подтягивания! Я задрожала всем телом, едва подавляя желание развернуться и убежать, оказаться как можно дальше отсюда! Мама… ты же ведь знала, прекрасно знала, что я не выдержу здесь, но все равно отправила в этот дурацкий лагерь? Ты же знаешь… с моим телом, я не смогу пробежать и пару метров, тут же пропадает дыхание и колет в боку. Я не смогу… не смогу… Я умру здесь!
- Ну что ты так испуганно смотришь, мышонок?
От насмешливого голоса, раздавшегося над ухом я подскочила и с замершим сердцем развернулась. А это оказался всего лишь наш вожатый, как я его только не узнала?
- Не боись, я помогу, если что! – сказал он, улыбаясь, и потрепал меня по голове.
Жест, наполненный… такой лаской… Даже от мамы, я никогда не получала ее, а тут… совершенно чужой человек. Так тепло в груди. От его рук… от его улыбки…
Я неуверенно попыталась улыбнуться в ответ.
***
- Ну, давай, давай! Немного еще! Не останавливайся!! – Орал вожатый, всячески подбадривая мокрую как мышь меня, бегущую по второму кругу. Не могу… так хотелось остановиться. Ноги превратились в какие-то вареные макаронины, и отказывались нормально передвигаться. Меня обогнали уже почти все, кто стартовал одновременно со мной. Не могу… простите… Такое ощущение, что я сейчас упаду… не сил. – Ну же, мышонок, я в тебя верю!!!
Верит… Это слово стало для меня как глоток воды. Впервые кто-то на этом свете сказал, что верит в меня.
Верит…
Откуда-то взялись силы, мышцы напряглись, ноги перестали подгибаться. Я сама удивилась, насколько я быстро побежала, даже обогнала две почти финишировавших девчонки из других групп, и тяжело повисла на желтом поручне, пытаясь выровнять дыхание.
Добежала… смогла!
И тут я почувствовала, как что-то подхватило под мышки, отчего ноги оторвались от земли, и испуганно взвизгнула. Но быстро успокоилась, когда увидела, что меня подхватил вожатый и теперь увлеченно раскручивает в воздухе.
- Молодчинка, мышонок! – смеялась, прокричал он, совершенно не обращая внимания на косящихся на него людей. – Я знал, знал, что ты добежишь!
Он искренне улыбался, он похвалил меня. Не начал кричать.
И я была счастлива, так счастлива, что засмеялась следом.
***
Каждое утро нового дня я ждала с нетерпением, отсчитывала ночью даже секунды в надежде, что время так пойдет быстрее, но оно, отчего-то, только растягивалось. Так невыносимо… Я бежала из дома как только вставала, расчесывалась и одевалась. Туда, к нему, единственному, кто дарил мне тепло и ласку.
Все чаще я ловила себя, что подолгу могу наблюдать за ним… за его походкой, движениями, такими плавными, уверенными… за тем, как меняется его лицо, отражая такие разные эмоции, когда он разговаривал с кем-то… Он был чем-то похож на героя «Дикого ангела», что показывали по второму каналу. Мой любимый сериал про любовь. Я так хотела встретить, как Милли, такого же красивого, как ее возлюбленный… И вот, нашла.
Когда он поворачивался, ловил мой взгляд, он всегда широко улыбался, отчего я краснела и отворачивалась.
Я… влюбилась. Впервые в своей жизни. И все равно, что ему целый семнадцать лет, я узнавала специально, а мне восемь. Подумаешь! Вот выходят ведь замуж спокойно с разницей и в двадцать лет, я видела по телевизору в новостях. А у нас всего-то девять лет! Смешно!
Я старалась быть как можно ближе к нему. Когда ходили на обед в школу напротив, я всегда садилась рядом с ним, а он только смеялся и трепал меня по голове. Он всегда разговаривал, называл меня ласково мышонком, позволял ходить рядом.
Он дарил мне надежду – а вдруг он тоже меня любит?
Я замечала, что с другими девчонками он так не обращается. Он для них Сергей Васильевич, строгий вожатый, а для меня просто Сергей, он сам попросил меня так называть его. Я видела, видела, я для него исключение! И от этого с каждым днем, с каждой минутой, влюблялась только сильнее.
А однажды я нашла в себе силы и призналась в своих чувствах.
Тогда был уже вечер, многие разошлись по домам, кто с родителями – те, кто жил далеко, кто сам. Меня мама давно перестала забирать, убедилась, что я сама могу дойти.
Я дождалась, когда в зале не останется никого, кроме Сергея, спрятавшись на втором этаже. Он туда не заглядывает вечером, я достаточно наблюдала за ним, чтобы изучить его распорядок дня, привычки. Как же я скрежетала зубами, когда слышала веселые возгласы этих страшных девчонок, когда она прощались с Сергеем. Так хотелось сбежать по лестнице и ударить их мячом по голове!! Чтоб не смели так с ним разговаривать!
Наконец, все ушли. Он складывал столы и ставил их к стенке, чтобы не мешали баскетбольной команде, что обычно приходит заниматься часов в восемь утра.
Он заметил меня прежде, чем я успела спуститься. С так ярко написанном на лице удивлением спросил, что я тут делаю. А я… не могла ничего ему ответить. Молчала, открывала рот, в уверенности, что сейчас уж точно скажу, поднимала голову, ловила его непонимающий взгляд, и… опять ничего не говорила.
Он подошел ко мне и присел на корточки.
«Все хорошо?» - обеспокоено спросил он, прикоснувшись в моей щеке. От этого прикосновения во мне словно что-то перевернулось. И я выпалила признание.
Он был ошарашен. Это можно было прочесть на лице и в глубине темно-серых глаз.
И я испугалась. Ужасно испугалась, что он сейчас скажет и убежала. Тогда меня едва не сбила машина, когда я перебегала дорогу. Прибежав домой, я закрылась в комнате, залезла под одеяло и разревелась.
Впервые я не хотела идти туда… к нему. Как же я взгляну в его глаза? Дура! Я все только испортила!
Маме я сказала, что у меня болит сердце, в это она всегда верит, из-за моей болезни, порока сердца. Говорят, что я умерла, когда родилась, сердце остановилось, но врачам удалось меня вернуть к жизни. Я всегда говорила так, когда не хотела идти или в школу, или с ней на рынок. Единственная причина, заставляющая ее проявлять хоть какое-то волнение из-за меня.
Я едва смогла уговорить ее, что не нужно вызывать доктора, ведь он с этим своим инструментом для измерения давления сразу поймет, что я обманываю.
Половину дня я ревела и билась в истерике, другую – просто лежала на кровати, без движения, без слез, без мыслей… просто смотрела на растущий напротив цветок.
Я даже не заметила, как прошел день. Стукнула дверь – пришла с работу мама. Вот только… она негромко переговаривалась с кем-то, и это была не одна из ее подруг… мужской голос. Знакомый до боли в груди.
Я подскочила на кровати, мгновенно очнувшись от своего странного состояния, и пулей выскочила коридор, скользя на гладком линолеуме.
И увидела, как Сергей, смеялась, снимал кроссовки. Я застыла, не в силах пошевелиться. Он поднялся… наши взгляды встретились. Мой – испуганный, и его, наполненный виной. Сколько же мы простояли вот так, смотря друг другу в глаза, пока мама не сказала мне поставить чайник и накрыть на стол, а сама, подхватив по руку Сергея, увела его в зал.
На подгибающихся ногах я пошла на кухню, в какой-то странной отрешенности, налила воду в пластиковый чайник, поставила его на подставку, щелкнула по рычажку включения, встала на подтянутую поближе табуретку, чтобы достать из кухонного шкафа конфеты и печенье…
Мама, услышав как пикнул чайник, извещая, что он уже согрелся, от звука этого я едва не выронила тарелку, появилась на кухне. И за ней – Сергей.
Я хотела убежать, но мама, строго посмотрела на меня и сказала, нет, потребовала, чтобы я села. Что я могла ей сказать? Ничего… я же знаю, что она сделает потом, когда мы останемся наедине, если я сейчас не подчинюсь. Я старалась не смотреть на него. Села на крайней табуретке.
Мама весело щебетала, много смеялась… он смеялся тоже. Одной мне было не до смеха, потому что из-за волнения я не могла понять, что же они говорят.
Передо мной возникла маленькая чашка чая, испускающего белый пар. Я схватила ее не подумав, и со вскриком уронила ее, обжегшись.
Хорошо, что не разбилась, - с облегчением подумала я, доставая ее из-под стола. Мама начала меня ругать, но… он защитил меня, сказал, что не стоит так ругать ребенка за такую мелочь, и помог вытереть лужу, не смотря на возражения мамы.
Мы опять расселись за столом. Теперь молчание. Не говорил никто. Наверное, от этого внезапно заговорившая мама так меня испугала.
- Веточка, я хочу тебе кое-что рассказать…
Почему ее голос так напряжен? Что… почему мне так страшно? Что же она хочет рассказать мне такого? Не хочу слушать! Но придется…
- Я давно хотела рассказать тебе, но все как-то не представлялось случая. Ты же знаешь, что твой папа от нас ушел, когда ты родилась. Он уехал далеко-далеко от нас. Женился на хорошей женщине, завел семью… - Ее голос дрогнул. – У него появились дети. Девочка чуть младше тебя и мальчик постарше. Он уже много лет хотел приехать и посмотреть на тебя, но получилось только сейчас…
Я не понимала, к чему она клонит. Какая мне разница, где сейчас этот мужчина, мой «отец»? Он для меня никто, незнакомец. И я не хочу даже слышать про него!
- В общем, он приехал. Знакомься, это твой сводный брат – Сережа.
Дальше я просто не слышала ее.
Я медленно подняла голову и посмотрела на парня, сидящего рядом, чувствуя, как в груди что-то обрывается.
Брат…
Брат… мой брат… Сергей…
Я видела в его глазах ту же вину.
- Прости, Ветт, что не сказал…
Я, не дослушав, что он хотел сказать, сорвалась с места, опрокинув табуретку, и бросилась в свою комнату, дрожащими руками едва смогла повернуть ключ в замке и забилась под кровать, заткнув уши пальцами, но даже так я слышала как сотрясается дверь, как кричит мама.
Оставьте меня в покое!!
Обманщики… Брат…
Единственное, что билось в моей голове.
Через какое-то время дверь выломали, а меня достали из-под кровати. Тогда много кричали. В основном мама, но и Сергей… он тоже…
Я впервые посмела повысить голос на маму, и, осмелев от собственной смелости, кричала до тех пор, пока не охрипло горло. Она тогда ударила меня… Я ударила ее. Стала кидать тетради, книги, карандаши… все, что могла достать на столе. И смеялась, не в силах остановиться. Я уворачивалась от рук Сергея и мамы, пиналась, кусалась.
И неожиданно упала там же, где стояла. Совершенно опустошенная, ничего не чувствующая и не желающая чувствовать.
***
С тех пор меня не покидало безразличие к жизни.
Мама в тот же день вызвала докторов, которые замотали совершенно не сопротивляющуюся меня в какую-то рубашку с длинными рукавами, которые завязали за спиной, положили на носилки, пропахшие лекарствами. Я лежала без движения, с открытыми глазами. Видела, как проплывают мимо стены подъезда, лестница… потом холод, деревья… ярко освещенная машина, люди в белых халатах. Холод. Тряска. Резкая боль в плече, от которой я дернулась.
Мир стал смазываться, все больше скрываясь белой дымкой… пока совсем не исчез.
***
Больница для лечения психических расстройств – вот как называлось место, куда я попала. Больница для психов, к которым теперь относилась и я.
Хоть я не двигалась, это не значит, что я и не слышала тоже, что говорили все вокруг.
«Уникальный случай…» - вот что слышалось более часто. Из-за того, что, оказывается, в моей возрасте «потеря рассудка считается практически невозможным», меня положили в отдельную палату с желтыми стенами и жесткой кроватью. Приставили смотреть какую-ту толстую тетку.
Мама… она решила не забирать меня домой, а оставить здесь, «лечиться». В комнате появилось много незнакомых игрушек, цветное постельное белье вместо простого белого. Только вот пахло оно также как и прежнее – гарью, как будто его припалили утюгом.
Я отказалась есть то, что принесли, отпинывала тарелки подальше, с каким-то пристальным интересом наблюдая, как они переворачиваются и расплескивают содержимое по полу. Потом мне пришла в голову мысль. Когда принесли эту бурду во второй раз, я перевернула не все сразу, а по очереди, сначала жидкий «суп», потом кашу. Получилось море, рыбки и острова. Так красиво… Почему это не понимают эти кричащие люди в белых халатах? Я отвернулась от них и спрятала голову под подушкой, чтобы не слышать эти крики.
Утром для моря было слишком мало воды, поэтому я решила немного порисовать на покрытых такой противной краской стенах. Этого захотелось так резко и сильно, что я не смогла удержаться. Вместо красок и карандашей, которых у меня не было, я воспользовалась кашей. Просто кинула жестяную тарелку на стенку, зажала уши, не знала, что получится такой громкий звук, но потом села на колени и стала размазывать кашу по стене, пытаясь придать текущей вниз жиже форму солнца, которое я так люблю, облаков, цветов… Опять набежали эти люди. Начали снова кричать. Один даже ударил меня по руке. Я разозлилась и кинула в него тапки и, подтянувшись, тарелку, попав ему в голову. Получалось так интересно, что я решила кидать в них все подряд, особенно по тем, кто пытался подойти. Как же они смешно пытались увернуться! Но жаль, что уже очень скоро кидать стало нечем. Они с такими злыми лицами, словно я сделала что-то плохое, повалили меня на кровать, вывернули на спину руки, и связали, как и ноги, не слыша совершенно криков, что мне больно. Я уверена, что они не слышали, потому что если бы слышали, что обязательно перестали связывать! Я просто хотела порисовать! Что в этом такого страшного?
А когда связали, бросили одну, и как бы я ни звала странно хриплым голосом, никто не пришел. Я даже сама не заметила, когда устала звать и уснула. А проснулась от голосов. Пришли! Только вот зря я радовалась. Меня перевернули, опять привязали, только вот теперь широкими лентами, которые, как я раньше успела заметить, свисали с железных прутьев обоих спинок кровати и снизу. Завязали длинные рукава за спиной, я даже не могла сопротивляться во всю силу из-за того, что еще не до конца проснулась. Ноги связали вместе, а их привязали к кровати, поперек живота, тоже протянули эту «полосу» и закрепили на другой стороне кровати. Вот тогда я и проснулась окончательно, начала дергаться, но освободиться никак не получалось. Тетка, та, которая вчера приносила еду, присела и попыталась грубо впихнуть в рот рожку с чем-то склизким. Я не стала это глотать и выплюнула. Она начала материться, опять пыталась засунуть эту ложку. Я крепло сцепила зубы и поджала губы, мотала головой, кричала, пыталась вырваться, выгибаюсь всем телом. Меня кто-то держал, потом вообще схватили за плечи и прижал к кровати. И опять эта ложка. Я смогла извернуться и укусить руку той тетки, за что она ударила меня по лицу, но зато перестала мучить и ушла, как и остальные. На щеке остались остатки того, чем меня пытались накормить, вызывая ужасно противные ощущения. Вот только стереть это никак не получалось.
Они пришли еще раз. Три человека, среди них та тетка. Со шприцами. Я с нарастающим страхом следила, как приближается к руке шприц, и отчаянно забилась, даже получалось оттолкнуть руки, прижимающие меня к кровати, но ненадолго. Когда холодная игра коснулась кожи, я совсем перепугалась и рванулась так, что сорвала одну из удерживающих меня «полос». Только вот это мало помогло, и скоро они все-таки вкололи шприц. Я еще повырывалась, но как-то вяло, чувствуя растекающуюся по телу слабость. Скоро я не могла пошевелить и пальцем, да и вообще потеряла всякий интерес к окружающему меня миру.
Они освободили меня, положили на что-то холодное. Вынесли из комнаты… коридор… опять комната… с каким-то пакетом на длинных ножках… положили на кровать, кажется, привязали… вкололи в обе руки иголки, одну из них вынули, а холод другой я продолжала чувствовать, только недолго… кажется, я опять заснула.
«Искусственное питание» - вот как назывался тот пакет на длинной и тонкой железной трубе. Ведь я отказывалась есть. Я слышала, как охали женские голоса: «Зачем так рано, можно ведь было и не бросаться в крайность…»
А мне было все равно. Много времени я спала без снов, остальную, такую малую часть смотрела в потолок.
Меня спрашивали, буду ли я есть? Я молчала в ответ. Я вообще упрямо молчала, какие бы вопросы мне ни задавали.
Мне было так… все равно…
***
Мама не пришла ни разу. Только Сергей. Не помню, сколько раз. Кажется, один, когда я лежала в комнате, «палате», как ее называли, с этими иголками и искусственным питанием. А может, мне просто приснилось?
Потом, когда, отчего-то однажды ответившая на вопрос о еде согласием, меня перевели в мою палату, тоже приходил. Пытался заговорить, но я, как только его увидела, забилась в угол и пронзительно закричала. Прибежавшие санитары увели его.
Я послушно ела все, что приносили, потому что перестала чувствовать вкус этой еды. Глотала таблетки, только вот уколы не могла терпеть и всегда кричала. Иногда санитары уходили, иногда привязывали меня к кровати и кололи силой. Сколько же раз я пыталась оторвать эти широкие полосы от кровати, но у меня не хватало сил.
Под кроватью был горшок, который выносили санитары.
Мое отношение «все равно» к жизни не менялось. Моим занятием стало разглядывание целыми днями потолка, стен, зеленого дерева за зарешеченным окном, и сон.
Листья на нем вскоре, а может, прошло много времени, пожелтели и начали падать. Один из листьев прилепился на окно, и я, впервые за проведенное в больнице время, проявила чувства и удивилась его красоте. Только вот он вскоре намок под дождем, яркие красные и желтые краски превратились в противный коричневый, листик расползся, и однажды утром я его не обнаружила на привычном месте.
Потом окно покрылось «зимним» узором и ничего не стало видно.
Вот тогда и пришли люди, которых в последнее время было так мало. Женщина с такими добрыми глазами и мужчина в очках. Она ласково спрашивала, как я себя чувствую, одиноко ли мне, не хочу я выбраться из этой комнаты? Я молчала, как всегда, но мне стало интересно, и я задумалась над ее словами, когда эти люди ушли. Ночью даже повторила вслух их вопросы и по-разному отвечала на них, но никак не могла найти правильный для меня ответ.
Я думала, что они больше не придут, но ошиблась. Пришли на следующий день. Опять спросили то же самое. И я ответила. Как казалось правильно и так, как еще не придумывала ночью. Я сказала, что мне хочется выйти из комнаты и говорить с людьми, и сама удивилась своим ответом. Разве мне не все равно? Я долго размышляла, а они смотрели на меня с теплыми улыбками и ждали. Оказалось, что я сказала правду.
И меня выпустили. Я вышла из комнаты на слабых ногах и с сильно бьющимся сердцем.
Все вокруг казалось… таким незнакомым. Холодный коридор, яркий свет, много людей, как в белых халатах, так и без них. Женщины, мужчины… Вот только у них было почти одинаковое выражение в глазах – безразличие, они как бы были в тумане, или оживление в блестевших глазах, я помню, так блестели глаза у одной из моих одноклассниц, и тогда учитель сказала, что этот блеск – нездоровый. Вот как раз такой «нездоровый» блеск и был у некоторых людей.
В коридоре было много одинаковых белых дверей, одну из которых открыла женщина и пропустила меня вперед, а потом и зашла сама вместе с сопровождающим ее мужчиной.
Просторная комната с двумя большими окнами, только вот с решетками, под ногами ковер почти во всю ширину и длину комнаты. Цветы. Телевизор! Два ряда парт, половина из которых была занята взрослыми людьми. Женщина предложила мне занять любую парту по выбору, и я решила сесть за последнюю в ряду, который был около окна. А сама она села за широкий стол, стоящий перед партами, очень сильно похожий на учительский. Да и передвижная доска рядом с ней добавляла сходства…
И оказалось, это был простой урок математики. Всем раздали разные учебники, как я рассмотрела, вытянув шею. Мне дали за четвертый класс, в который я как раз должна была пойти…
@темы: мое творючество